Российская социология празднует пятидесятилетний юбилей. И это хороший повод поразмыслить о ее нынешнем состоянии. Накануне Третьего всероссийского социологического конгресса мы беседуем с первым проректором, заведующим кафедрой экономической социологии ГУ-ВШЭ Вадимом Радаевым.

— Вадим Валерьевич, какое у вас общее настроение перед социологическим конгрессом?

— Все мы понимаем, что к своему юбилею профессиональное социологическое сообщество подошло не в лучшем состоянии. Да, в стране работают десятки социологических факультетов, отделений и кафедр, ежегодно выпускаются тысячи молодых специалистов и защищаются более полусотни новых докторов наук. Но качество подготовки выпускников и профессиональный уровень тех, кто их готовит, очень и очень разные. Многие свежеиспеченные диссертации лучше не читать, чтобы не получить изжогу. Очень незначительное число российских социологов регулярно публикуется в международных социологических журналах. А немалая часть способных молодых специалистов уходит из социологии вовсе. И считать, что виной тому сугубо внешние проблемы (недостаток государственного финансирования и т.п.), слишком уж наивно.

— А какие внутренние проблемы, на ваш взгляд, наиболее тревожны для отечественной социологии?

— Начнем с "поверхностности": почему те, от кого ожидается интерес к социологической теории, его не проявляют, или проявляют слишком вяло? Здесь обнаруживается первое досадное обстоятельство: социологическое теоретизирование часто бывает похоже на "ковыряние палкой в тумане", представляя собой описание увиденного и прочитанного на какую-нибудь актуальную тему. Все это накладывается на чрезмерные амбиции, попытки представить социологию в качестве всеобщей теории при недостаточно определенном методологическом ядре и выборе безграничных объектов. Не раз приходилось видеть, как студенты в своих работах определяют объект исследования как "население России" или "властные отношения". Смешно?! Но ведь студенты — своего рода зеркало, отражающее то, что происходит во "взрослой" части сообщества. Но псевдотеоретизирование — только часть общей беды. Нередко ему противопоставляются теоретические конструкции, построенные путем нагромождения эзотерических форм.

— Наверное, некоторые ученые думают, что нагромождение сложных теоретических конструкций — это хорошая защита знаний от дилетантов…

— Вопрос спорный. Собственно, против каких неофитов и профанов выстраиваются защитные частоколы? Против, например, студентов и представителей других специальностей, интересующихся социологией? Лично я полагаю, что теории должны быть относительно транспарентными, т.е. понятными, по крайней мере, образованной и получающей образование публике.

Это вовсе не означает, что содержание наших теорий должно быть примитивным, "святая простота" тоже не вызывает умиления. Напротив, это содержание, как и используемые методологические инструменты, могут быть сколь угодно сложными. Но если мы не можем внятно донести результаты наших размышлений и наблюдений до "непосвященного", то значит, мы сами не вполне понимаем то, о чем говорим.

В качестве теста на ясность содержательного изложения можно предложить проверку нашей способности (или неспособности) к написанию учебников по социологии для школьников.

— Какие шаги следует сделать социологам, чтобы стать понятными?

— Чтобы быть понятными для других, нужно сначала стать понятными для самих себя, необходимо прояснять основания собственных теорий. И первое, с чего следует начинать, — четкое определение исходных понятий.

— Но ведь в социологии не может быть единых понятий, она мультипарадигмальна…

— С этим отчасти приходится согласиться, но тогда давайте четче дифференцировать подходы и каждый раз разъяснять, с какой методологической позиции мы рассматриваем те или иные положения, при этом не претендуя на их универсальность. И тогда молодой социолог достойно ответит на поставленные ему вопросы: с точки зрения такого-то подхода "институт" — есть… Многие ли сегодня способны это сделать?

— Тогда, может быть, напротив, приступить к строительству новой "гранд-теории"?

— Многим коллегам симпатична подобная мысль, и они склонны ожидать пришествия нового Маркса (Вебера, Парсонса, Лумана — в зависимости от пристрастий). Но большинство, видимо, согласится с тем, что "поезд ушел", и ждать больше нечего. Социология слишком разнородна, чтобы претендовать на единение в смысле формирования общего методологического ядра.

— Значит, каждый должен идти своим путем?

— Это как раз то, что мы имеем сегодня. Каждый идет своим путем, игнорируя других. И разнородный образовательный и профессиональный бэкграунд российских социологов старшего и среднего поколений этому только способствует (ведь одни из нас вышли из философов, другие — из историков, третьи — из экономистов). Мне кажется, что ключевым проектом в этом отношении должно стать строительство "методологических мостов" между подходами (конвенциональных связей, интерфейсов, конфигураторов, называть это можно как угодно).

— И как наладить эти методологические мосты?

— Во-первых, это не получится сделать без выделения аксиоматической базы. Удивительно, но по этому "простому" вопросу среди социологов нет никакого согласия. И, по-моему, даже сама проблема не вполне осознается.

— Действительно, идея о том, что в социологии возможны аксиомы, звучит неожиданно.

— На мой взгляд, аксиомы не только возможны, но и необходимы. Только строиться они должны в рамках каждого из предлагаемых подходов (например, сетевого, институционального, социокультурного и других). Это и будет исходное основание, позволяющее приверженцам определенного подхода опираться на него, как на фундамент, а противникам — давать его содержательную критику, разбирая фундамент по кирпичикам.

— А если аксиоматика четко не выделяется?

— Тогда аксиомы тихо, по умолчанию, переносятся в область исследовательских задач и гипотез. И вместо того, чтобы зафиксировать на аксиоматическом уровне, что социальные сети (или институты, или культура) имеют значение, и далее строить действительно проблемные гипотезы, начинаются бесконечные обоснования того, что эти сети (институты, культура) действительно важны — в любой сфере, какую бы мы ни взяли. Исследование из решения задач превращается в процедуру оправдания избранного подхода и закономерно приводит к утвердительным выводам (ведь куда ни глянь, везде сети, институты, культура…).

— Но разрыв между подходами и отсутствие аксиоматики наверняка не единственная проблема российской социологии…

— Серьезный разрыв проявляется также в напряженной связи между теоретическими подходами и эмпирическими свидетельствами. Наглядный пример — работы многих наших студентов и аспирантов: обзор теорий — в одной главе, эмпирические исследования — в другой и, что характерно, связь между ними почти не прослеживается или остается сугубо формальной.

— Но, возможно, тут проблема не столько в отрыве теории от эмпирики, сколько в том, что многие социологи не слишком хорошо владеют методами сбора и обработки информации?

— Безусловно. С некоторой долей шутки, можно сказать, что во многих случаях в споре между приверженцами М. Вебера и последователями П. Сорокина победит тот, кто лучше знает SPSS и статистику. Но что можно сказать, когда в билетах на государственном экзамене по социологии в 2007 году на факультете социологии МГУ современная теория заканчивалась Парсонсом, а вопросы по количественным методам отсутствовали вовсе (если не считать таковым один вопрос о типах выборок)?

Важно понять, что это проблема не только организации учебного процесса на каком-то одном факультете. Существует ощутимый и почти повсеместный дефицит тех, кто может преподавать социологам количественные методы. Есть много прекрасных математиков и статистиков, которые не чувствуют социологической проблематики, и, напротив, много социологов, которые не владеют соответствующими методами.

Выскажу "крамольную" мысль: не исключено, что в ближайшее время придется отыскивать и приглашать наших соотечественников, закончивших американские университеты (во многих европейских университетах этому тоже не очень хорошо учат), которые способны преподавать социологические методы на должном уровне.

— А как, на ваш взгляд, обстоят дела с интеграцией внутри профессионального сообщества?

— О дефиците связей внутри профессионального социологического сообщества говорится много. Но ведь речь идет не только о том, чтобы слушать друг друга на конференциях и читать опубликованные статьи и книги. Действительно зрелое профессиональное сообщество должно быть более открытым — внутренне и внешне.

— Что вы имеете в виду, говоря о внутренней открытости?

— В связи с проблемой внутренней открытости надо задать несколько "неудобных" вопросов. Почему так трудно найти на сайтах российских университетов полные тексты программ учебных дисциплин? Нам говорят: потому что коллеги боятся, что кто-то украдет их ценные разработки. Позвольте с этим не согласиться. Основная причина, на мой взгляд, в другом — просто многие не хотят их показывать, поскольку в одних программах обнаружится литература как минимум двадцатилетней давности и соответствующая скудному списку из локальной библиотеки, а многие другие окажутся попросту списанными с чужих источников.

Например, в Высшей школе экономики все программы учебных дисциплин доступны в сети Интернет. Несомненно, так удобнее для студентов. Но это также и принципиальная профессиональная позиция, обращенная к нашим коллегам: заходите на сайт и смотрите; если что-то делается не так, критикуйте нас, будем благодарны.

— А эти программы воруют?

— Да, воруют. Пожалуйста, мы не против. Далее, почему бы не вывесить в открытом и свободном доступе все защищаемые диссертационные работы (не только авторефераты, а работы целиком)?

— Наверняка из-за той же боязни, что умыкнут?

— Но эта проблема вообще решается элементарно. Разработчики системы "Анти-плагиат" уже заключили рамочное соглашение с ВАК РФ. Все вывешенные диссертационные работы без труда можно поместить в одну электронную базу, и любая проверка займет менее одной минуты. Или мы боимся, что уменьшится число докторов и кандидатов наук?

Следующий пункт: почему столь сложно найти на сайтах факультетов стандартную информацию о преподавателях, включая полные списки их публикаций. Это тоже страшная коммерческая тайна? Или выяснится, что с публикациями не все ладно — их нет или они содержатся в источниках, которые невозможно обнаружить в каталоге ни одной из достойных библиотек?

При желании нетрудно решить эти вопросы. Технические препятствия давно преодолены: доступ в Интернет есть почти у всех, а для того, чтобы сделать новую страницу на сайте, кому-то из наших студентов понадобится менее одного дня.

— А что с внешней открытостью?

— Если у нас действительно серьезные амбиции, открытость внутри российского социологического сообщества, конечно, лишь первый шаг. Мы должны стать более открытыми для сообщества международного. Можно, конечно, считать, что у нас по определению все на международном уровне. Только об этом, к сожалению, никто не узнает. Здесь возникает проблема иностранного (английского) языка и перевода того, что мы делаем на этот язык. Речь идет также о создании действительно международных учебных программ на том же английском или других языках, обучаться по которым приедут иностранные студенты из дальнего зарубежья, — для включенного обучения или для получения наших дипломов. Эта задача, конечно, уже более высокого порядка, требующая куда больших целенаправленных усилий.

— Но, наверное, многих беспокоит, что чем больше мы вписываемся в западное сообщество, тем меньше остаемся патриотами…

— Если действительно заботиться о состоянии российской социологии и ее месте в международном профессиональном сообществе, то первое, что нужно делать, — это переходить от доморощенных, местечковых теорий к детальному изучению мирового наследия и правил игры, по которым строятся мировые академические практики.

Иное дело, что западные теории тоже не стоит фетишизировать. Их нужно эффективно использовать, а не делать предметом бездумного поклонения и некритического заимствования.

— А можно ли говорить, что в России сложилось профессиональное сообщество социологов?

— В российских регионах есть множество деятельных специалистов и профессиональных коллективов. Но приходится исходить из того, что в стране, где основная масса ресурсов (финансовых, кадровых) сосредоточена в центре, общее состояние профессионального сообщества, его "климат" во многом определяется импульсами, проистекающими из Москвы и Санкт-Петербурга. К сожалению, именно в центре сегодняшняя социология оказалась наиболее раздробленной. И речь не только о мультипарадигмальности.

Есть еще один аспект — организационный. Здесь под ритуальные разговоры о нашем неразрывном единстве социологию постепенно растащили по 4—5 ассоциациям, которые все более напоминают "придворные" объединения для удовлетворения групповых интересов и мелких амбиций, где стороны пытаются что-то по мелочам перетянуть друг у друга (как это проявилось, в частности, при подготовке к Всероссийскому конгрессу 2008 года). Роль Российского общества социологов низведена до "одного из…", и руководство РОС воспринимает это удивительно спокойно.

— Но дело, наверное, не сводится к межорганизационной розни?

— Да, конечно. Следующий аспект относится не только к социологии и касается вещей более фундаментальных, которые при этом сильно сужают перспективы нашего развития. Дело в том, что социология разделена на три среды с присущими им особыми практиками — образование, фундаментальная наука и прикладные исследования, — и они во многом оказываются изолированными друг от друга. Университеты занимаются образовательными программами, академические институты исследуют, а крупные и мелкие опросные фабрики реализуют прикладные проекты. "Пересечения", конечно, есть, но они далеки от того, чтобы быть правилом. В результате социология раздробилась по специализированным структурам, и их деятельность в сильной степени закрыта от остального сообщества — либо по коммерческим соображениям, либо из-за неспособности вступить в диалог.

— Из этой ситуации есть выход?

— Выходов, как минимум, два. Первый указывает в сторону организаций, способных выступить в качестве инновационных площадок, т.е. обеспечить интеграцию разнородных практик: когда в студенческую аудиторию, наряду с профессиональными преподавателями, входят активные практики, преподаватели регулярно занимаются исследованиями, а исследователи включены в практические проекты.

Такую функцию построения интерфейсов между разными практическими средами, скорее других, способны выполнить (и в центре, и в регионах) ведущие университеты. Но для этого должны вырабатываться существенно иные стратегии и куда более сложные программы развития. Принципы построения университета, заложенные Гумбольдтом, неумолимо трансформируются. Современный университет, чтобы быть успешным в долгосрочной перспективе, должен стать мультифункциональной структурой, открытой не только для профессионального сообщества, но и для неакадемической среды. Такая структура призвана, не подменяя академическую работу ремесленничеством, выстраивать органичные связки: между исследованиями и образованием, фундаментальной теорией и рыночной аналитикой, коммерческим консультированием и социальной политикой.

Сам по себе, в одиночку, даже хороший университет не в состоянии решить поставленную задачу. Поэтому второй вектор развития указывает в сторону гибких сетевых партнерств (между образовательными, исследовательскими и практически ориентированными структурами), которые способны вырастать, и отчасти уже вырастают, снизу, из горизонтальных связей. Тот, кто сумеет более эффективно построить такую систему связей, основанную не на формальных договорах о сотрудничестве, а на реальной совместной деятельности, добьется кумулятивного эффекта и окажется далеко впереди.

Беседовала Елена Новикова, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ