В социологии очень трудно принимать в расчет пространство и вместе с тем пользоваться привычном аппаратом теории. Среди главных социологических вопросов, унаследованных от классической традиции, нет вопроса "где?" В наши дни о пространстве много говорят философы и культурологи, социальные географы и антропологи. Социологи тоже включили пространство в число своих тем. Но интерес к пространству им приходится оплачивать либо утратой специфически социологического словаря теории, либо отказом от внятного и последовательного исследования основ своей дисциплины в русле великой социологической традиции. Можно ли концептуализировать пространство в социологии, продолжая говорить об осмысленных действиях и взаимодействиях людей? Можно ли локализировать коммуникацию? Говорим ли мы всякий раз об одном и том же пространстве, когда рассуждаем социологически? Этим и многим другим вопросам того же рода посвящено это исследование.

Страница автора на сайте ГУ-ВШЭ.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Полтора десятилетия назад, когда замысел этой книги только начал формироваться, да и много позже, «социология пространства» представлялась странной затеей. Само словосочетание вызывало недоумение (при том, что изобрел его Георг Зиммель в начале XX века), а «социология времени» (сочетание слов, казалось бы, не менее примечательное!) пользовалась авторитетом и отторжения не вызывала. Значение пространства приходилось доказывать, и доказательства мало кого убеждали. Требовалось вновь и вновь просвещать, обращаться к принципиальным вопросам, не размениваясь на их разработку в деталях. Но многое переменилось ныне. Важность обращения к теме пространства теперь очевидна. Тема империи, бывшая поначалу одним из главных импульсов моих теоретических изысканий, вошла в широкий публичный оборот, стала почтенной, признанной, независимо от политических лагерей, на которые социальные ученые разделены столь ощутимо. Только вот своей новой карьерой это понятие обязано отнюдь не социологам. Историки, политологи, философы сделали самое существенное. И, конечно, географы.

География все чаще претендует на место главной социальной науки. Пусть установить дисциплинарную принадлежность географических сочинений можно часто лишь по титулам книг и авторов, внятное, непринужденное отношение к пространству — отличает географов от социологов, делает их столь восприимчивыми к теоретическим новациям и столь адекватными духу эпохи. Именно географы оказались по-настоящему чуткими к новым тенденциям в философии, исследованиям культуры и прочей гуманитарной беллетристике, деформировавшей стиль мышления и письма социальных ученых. Социологи, за редкими исключениями, упустили шанс по-своему ответить на современный запрос, прельстившись глобализацией — скудной идеологической конструкцией, к которой, как оказалось, можно подсоединять очень разные теоретические проекты, но которая изначально была именно идеологией преодоления региональных различий и локальных ограничений.

И все-таки еще есть резон размышлять о значении пространства и социологии так, будто ничто не решено. Конечно, имеются внятные симптомы того, что мировая социология, как бы ни понимались эти слова, уже определилась в выборе теоретических перспектив: о регионах, о территориях, вообще о пространстве говорят все чаще, словно и не было: ни отрицания его важности, ни ее утверждения вопреки отрицанию и замалчиванию.

Не все, однако, решено, не во всем есть ясность. Социология — не любое рассуждение об обществе, не любое исследование социального. Можно ли теоретическую про- блематизацию пространства и социального уловить при помощи понятийного аппарата именно социологии, всякая ли теория пространства и социального вообще совместима с социологией — эти и подобные вопросы имеют ключевое значение для общей теории, для фундаментальной социологии. Моя книга только об этом — ни о чем другом.

Ее, возможно, трудно читать. Она не отвечает духу эпохи ни стилем письма, ни подбором источников, ни интонацией, ни результатами. И все-таки, смею надеяться, она может найти отклик. Старая риторическая фигура несвоевременных размышлений, кажется, не имеет отношения к науке, но и реальное существование науки уже давно никому не видится простым кумулятивным процессом. Если прогресс познания состоит не только в том, чтобы попирать ногами гигантов, становясь на их плечи, и готовить свои плечи для подошв следующего поколения, но и в том, чтобы время от времени почтительно склоняться перед авторитетами прошлого и, снова разгибая спину, спорить с ними, как с живыми — тогда новое и старое теряют соблазнительную определенность, и теоретическое бесстрашие (эта единственная и традиционная добродетель ученого) столько же сказывается в повторении пройденного, как и в радикальной новации. Мы безнадежно отстали, нам некуда спешить. Мы можем себе позволить эту роскошь: исследовать истину как она есть, в меру своего понимания сути дела. Мы можем снова говорить об актуальном, каким оно представляется одной только личной интуиции. Несвоевременность актуального все еще оборачивается иногда актуальностью несвоевременного.

Александр Фридрихович Филиппов Ноябрь 2006 г.

Выберите оценкуПлохоСойдетХорошоОтличноНевероятно!

Ваша оценка: Нет Средняя: 3.7 (10 голосов)