С.Белановский. Метод интервью в исследованиях экономических процессов
2. НАУЧНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ, ПОЛУЧЕННЫЕ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА ИНТЕРВЬЮИРОВАНИЯ
2.1. Латентные механизмы планирования и управления народным хозяйством
2.1.6. Бартерные обмены в плановой экономике.
Слова “бартер” и “бартерные обмены” стали упоминаться в отечественных средствах массовой информации примерно с 1989 го да. Крупномасштабные бартерные обмены тех лет ввели эти дотоле малоизвестные слова не только в профессиональный, но и в массовый лексикон. Вместе с тем даже в указанный период, когда бартерные обмены перестали быть теневыми и сделались явным элементом экономической жизни, научный анализ этого явления так и не был осуществлен (это отчасти было связано со скоротечностью изменений в экономической обстановке тех лет, а отчасти с тем, что публикации такого рода не вписывались в идеологию реформ, как она тогда понималась).
Интервью, проведенные автором доклада, а также некоторые ныне доступные мемуарные источники однозначно свидетельствуют о том, что бартерные обмены между предприятиями в отечественной экономике всегда были крупномасштабным, хотя и латентным явлением. латентным это явление было потому, что оно не фиксировалось статистикой и не было объектом научного или управленческого анализа. Вместе с тем, бартерные обмены далеко не всегда были теневой, то есть криминальной практикой. Значительная их часть осуществлялась на законной основе, о чем ниже.
Некоторое представление о механизме и масштабах бартерных обменов в доперестроечную эпоху может дать нижеследующий отрывок из интервью:
“Вопрос: Расскажите, пожалуйста, как Вы обмениваетесь материалами с другими заводами?
Ответ: Это делается очень просто. У меня возникает некий дефицит. Я звоню на другие предприятия и спрашиваю, есть ли у них то—то и то—то.
Вопрос: Значит, ВЫ знаете все предприятия в городе?
Ответ: Я должен их знать, и должен знать, что у кого есть, кто с чем работает. Я звоню, спрашиваю, могут ли они мне помочь. Когда они говорят, что могут, то тут же задают мне встречный вопрос, могу ли я им тоже помочь чем—то. Обычно работники отделов снабжения на разных заводах ведут примерно одинаковые группы материалов, т.е. есть металлисты, химики и т.д. , они заинтересованы знать друг друга.
Вопрос: Эти обмены как—то регистрируются?
Ответ: да, регистрируются. Ряд материалов обменивать нельзя без разрешения территориального управления. Сюда относится металл, краска, химикаты, пластмассы и т.д. для того, чтобы совершить такой обмен, после договора с предприятием мы пишем на это предприятие официальное письмо, там на наше письмо ставят визу, что могут отпустить нужный нам материал. С этой визой мы едем в территориальное управление, получаем его разрешение, и уже после этого совершается обмен, который регистрируется в специальной книге, где указывается, что и на основании чего выдано, номер обменного наряда и т.д. Все прочие материалы обмениваются напрямик. небольшие количества обмениваются без оформления, так как слишком много возни. Но при обмене больших количеств проверки могут обнаружить пересортицу, а это ни к чему. Кроме того, документы нужны, чтобы контролировать хотя бы приблизительную эквивалентность обмена. К примеру, мне не позволят обменять 10 кг мелких шурупов на 10 кг крупных, так как мелкие намного дороже.
Бывают случаи, когда мы отдаем что—либо, ничего не требуя взамен, просто в порядке взаимопомощи.
Вопрос: Какова доля обменных операций в общем объеме снабжения?
Ответ: Я уже говорил, что по многим причинам мы нормально свою потребность в материалах спланировать не можем. Кроме того, мы постоянно получаем не то, что заказывали. Скажем, нам нужен швеллер тридцатый. а к нам приходит швеллер четырнадцатый.
Вопрос: Почему это происходит?
Ответ: допустим некоторому предприятию занаряжено поставить нам некоторое количества металла, допустим, балки. Нам нужна балка “90”, но тот завод по каким—то причинам ее не катает. Тог да от нас едет туда толкач, и требует, что нам надо поставить. Так они препираются: ‘А мы требуем!”, — “А мы не можем!”, — и так далее. В итоге выясняется, что они могут дать что—то другое. Возникает вопрос: брать или не брать? Созваниваемся с заводом. принимаем решение: берем, а потом обменяем. Зачастую таким образом удается получить дефицитные в городе позиции. Впрочем, бывают случаи, когда вообще ничего не получаем, хотя заявка плановая.
В прошлом году мы несколько месяцев жили без кокса, занимали этот кокс на разных заводах под гарантийное письмо с обязательством вернуть через неделю. Потом эта неделя тянулась до конца года, и там все списалось. Кстати, это — типичная ситуация, гарантийное письмо — это дополнительная лазейка для подобных операций. Например, спирт передавать другим предприятиям по обмену или иным способом запрещено, но по гарантийному письму — можно, и этим пользуются. То же самое бывает с металлом и другими материалами, то есть формально материалы одалживают, не рассчитывая на возврат, а взамен тем же способом получают что—то другое. Если отношения между заводами хорошие, они могут просто выручать друг друга, не требуя взамен немедленной натуральной оплаты. но бывают и случаи, когда предприятия обманывают друг друга, то есть берут в долг, обещая отдать, но не отдают.
Теперь об удельном весе обменов. По моей группе материалов (бумага, текстиль и проч.) обменов сравнительно немного, вряд ли больше четверти общего их объема. Несколько большую долю обмена и покупок занимает кислород. что же качается металла, то я думаю, что добрая половина его поступает на наш завод путем обмена (разумеется, я имею в виду обмены по номенклатуре, а не общий объем) По лакокраске, я думаю, выменивается от о,4кой трети о ПОЛОВИНЫ Резина — материал недефицитный, обмены здесь бывают редко. Метизы обмениваются так же, как и металл, т.е. больше, чем наполовину может быть даже еще больше, чем металл.” [вып. 1].
Изучение реальных хозяйственных и управленческих механизмов в доперестроечную эпоху позволяет сделать вывод о том, что прежняя система, безусловно, была административной, но в какой мере она была плановой и командной — это очень большой вопрос. дело в том, что планирование валовых объемов производства по линии заводских планово— отделов практически не имело отношения к реальной производственной деятельности. Сказанное, во всяком случае, справедливо для многономенклатурных производств. Корректировки объемных показателей на таких производствах осуществлялись сравнительно редко, 2—3 раза в год, причем причины этих корректировок, рождавшиеся где—то в недрах вышестоящих управленческих звеньев. для заводов часто были загадочными и реального воздействия на ход производства не оказывали, что же касается номенклатурных планов, составлявшихся по линии планово—диспетчерских отделов, то здесь 50, а порой и более корректировок в год были для многих заводов привычным явлением.
Номенклатурные корректировки планов сравнительно мало влияли на объемы поставок в их агрегатном выражении, но резко и к тому же внезапно меняли их номенклатуру. Это и привело к тому, что среди предприятий сложилась сильная неформальная система традиционной взаимовыручки и обменов (выражение В.Широнина). Наличие этой системы, базирующейся на выработавшейся в ее рамках специфичной профессиональной этике, было мощным саморегулирующимся, лемпфирующим, но вместе с тем — как показали последующие события — и потенциально взрывным механизмом. Последнее объясняет двойственную политику высших органов государственного управления по отношению к бартерным обменам: стремясь не допустить выхода событий из—под контроля, они в то же время понимали не возможность и нецелесообразность полной их ликвидации.
Роль и масштабы бартерных обменов особенно возрастали в периоды кризисов центральной государственной власти. Таких периодов в истории СССР было, по—видимому, три: это 20—е годы, первое послевоенное десятилетие (ситуация во время войны неясна и период “перестройки”. Явственным признаком расширения бартерных обменов в эти периоды было разрушение рамок специализации территориальных и ведомственных снабженческих организаций, и, возможно, самих предприятий. ярким примером этого может служить выступление представителя территориального управления “Химснабсбыта” на межрегиональном совещании в 1988 году, когда он публично сообщил присутствующим, что помимо профильной продукции он готов обменивать по бартеру деловую древесину, рубероид, детскую одежду и детские коляски. По свидетельству старых снабженцев подобный “гешефт” существовал на снабженческих базах и в конце 40-х — начале 50-х годов. Что касается 20-х годов, то о них имеются опубликованные мемуары.
Возрастание масштабов и роли бартерных обменов в период “перестройки” и не контролируемые ( в отличие от предшествующих периодов) последствия этого явления показывают, что прежняя плановая экономическая система работала в состоянии хрупкого функционального равновесия. Снятие даже небольшого числа скрепляющих ее звеньев повлекло за собой резкое нарушение этого равновесия. Основными нормативными актами, нарушившими это равновесие в рассматриваемой сфере, были: закон о предприятии, именуемый так же “законом о свободе предприятий”, отмена государственной монополии внешней торговли и закон о кооперации. С нашей точки зрения, экономические последствия этих трех мер, принятых к тому же почти единовременно могли быть предсказаны экономистами, однако фактически они, став уже историей, во многом остаются непроанализированными до сих пор.
Одним из основных последствий “бартеризации” экономики стали так называемые разрывы хозяйственных связей, механизмы возникновения которых могут быть проиллюстрированы следующими отрывками из интервью с работниками Управлений материально—технического снабжения промышленных министерств.
1.”Вопрос: Вы сказали, что определенная часть лесоматериалов была оставлена в госзаказе. Что стало с этой частью?
Ответ: Я Вам сейчас это расскажу. действительно, определенная часть лесоматериалов все—таки оставлена в госзаказе. Это так называемая “деловая древесина”, куда входит стройлес, гидролес, пиловочник, а также так называемая “прочая” деловая древесина. деловая древесина вроде бы оставлена госзаказом, но расшифровка номенклатурных позиций в ней исчезла. Раньше и стройлес, и гидролес, и другие вид деловой древесины обозначались отдельной строкой, а теперь оставлена только одна обобщающая строка.
Что же происходит дальше? Казалось бы, если это госзаказ, то предприятие может получить те 4 тысячи куб., которые совершенно необходимы для ремонта наших сооружений и т.д. Получая фонд на 4 тысячи куб., предприятия идут, как обычно, к поставщику: дайте нам столько—то гидролеса, столько—то стройлеса и т.д. Все это обосновано, все это из года в год получалось, и в прошлом году получалось. А им говорят, что гидролеса нет, есть только “прочая” древесина. А что вам под маркой “прочей” поставят, это никому не известно.
Вопрос: Но есть положение о том, что договора, действовавшие на протяжении последних двух лет, пролонгируются до конца пятилетки. Это положение в данном случае не сработало. Почему?
Ответ: Не сработало, потому что исчезли соответствующие номенклатурные строчки. Наше предприятие предъявляет предприятию Минлеспрома официальный документ, в котором указана «деловая древесина» и количество кубометров. Ничего больше в этом документе не указано. Следовательно, предприятие—поставщик имеет право поставить любую древесину, которая подходит под понятие “деловой’. Разумеется, проще дров каких—нибудь отгрузить, чем качественный лес. И арбитраж здесь никак не поможет. Нет строчки, и все. Для того, чтобы показать, что у нас дали большую свободу предприятиям. сократили номенклатурный перечень госзаказа. Было например, 5 строк в лесоматериалах, а осталось одна или две. И предприятия-поставщики берут это тут же на заметку. Что случилось в итоге? Предприятия остаются полностью без леса. И это не какая—нибудь мелочь. Без леса оставлен крупнейший завод нашей отрасли — объединение “Нижнекамскнефтехим”. Это крупнейшее в стране предприятие. И не просто предприятие, это еще и целый город. И вот этот город не получает 4 тысячи кубометров гидролеса. Производство останавливается, не работают очистные сооружения. И никто ничего не хочет делать. Никто не хочет им дать лес.
Хвойный лес исчез. Куда он исчез? На их глазах он продается кооператорам за наличные: за вагон платится номинальная стоимость и тысяча рублей сверху. Тут же в этом городе продают. А представители из другого города говорили нам, что у них эти кооператоры продают этот лес по цене в четыре раза дороже. Вот что мы сделали, формально уменьшив число строчек госзаказа. Зато вовремя отчитались: было 60 наименований в госзаказе, а мы сделали 20.
Вопрос: Куда же “ушел’ этот “исчезнувший” лес?
Ответ: Это лучше узнать в Госснабе. Вероятно, это раздробилось по территориальным органам как попало, ушло на комплектацию незавершенного строительства или на те местные нужды, которые им нужнее, или на то, чтобы активизировать деятельность на какой—то стройке, которую может быть, и не надо этим комплектовать. Что—то ушло кооперативам, продано за взятки, за границу.” [вып. 1]
2.”.. .Теперь о прямых договорах. Я приведу такой пример. Знаете, что такое сепарированный мел? Это порошок мела, хорошо измельченный, без примесей. Наша отрасль — это крупный потребитель мела. Что из того, что мы делаем, важно для народного хозяйства? Важно все. Но главное — это медицинские изделия, продукция для сельского хозяйства. Существует продукция, предназначенная для других отраслей, для нее тоже требуется мел, хотя и не столь высокого качества. Главная проблема здесь в чем? В содержании песка. Ни в коем случае содержание песка не должно быть выше нормы. Иначе многие изделия теряют свой смысл. Если такое некачественное изделие попадет в медицину, то я уже не буду говорить, что из этого будет.
У нас в стране есть единственный производитель сепарированного мела — это меловой завод в городе III. директор этого завода сказал так: “На 22 тысячи тонн сепарированного мела я с вашей отраслью договор заключаю, а то, что сверх того, могу компенсировать поставкой технического мела. (Названное им количество — 22 тысячи тонн — это ровно треть от нашей потребности). А на будущий год я вообще с вами заключу договор только на 11 тысяч тонн сепарированного мела. Подчеркиваю: было 65 тысяч, потом 22 тысячи, теперь 11 тысяч. И по техническому мелу он тоже поставки снизил процентов на 40. А наших предложений он уже даже и не слушает. Ему от нас ничего не надо. Это уже настоящий диктат. На сегодняшний день мы так ничего и не добились. Что будет дальше — не знаю.
Я хочу отметить один нюанс в этой истории. Я разговариваю с заместителем директора, и он мне говорит: “Да уж мы не знаем, как быть. Нам за этот мел финны валютой бы платили такие же деньги, как вы рублями”. Я отвечаю, что мы можем платить только рублями, и платить только такие деньги, какие этот мел стоит. Но он меня не слушает. Иностранная валюта перебивает все. Мои коллеги мне рассказывают, что сейчас предприятие продают за границу все, что могут, и по самым низким ценам. Продают лес, лен, хлопок, текстиль, мех (по 10 долларов шкурка), и многое другое. То же и с мелом.
Завод только кричит, что месторождение исчерпывается, но добычу не сокращает. На сколько—то лет ему хватит, а там — хоть трава не расти.” [вып. 1]
приведенные выше отрывки показывают механизм первого крупномасштабного промышленного спада 1989—1990 голов. Замена, по крайней мере частичная, централизованного планирования своеобразным механизмом бартерного рынка, привела к возникновению двух эффектов, сработавших в одном направлении. Первый из них заключался в том, что направление многих поставок резко переключились, причем в стране не нашлось структуры (управленческой, научной или иной), которая смогла бы отследить, в каких направлениях произошли эти переключения. Ясно однако, что такие переключения поставок в наибольшей степени затронули универсальные ресурсы, то есть сырые. Второй эффект заключался в том, что вакуум “твердых” платежных средств быстро заполнялся иностранной валютой, что приводило к экспорту из страны всех видов “конвертируемых” ресурсов, то есть опять—таки сырья. Учитывая, что сырье лежит в ОСНОВ всех технологических цепей в народном хозяйстве, а также учитывая, что для остановки производства не обязательно полностью лишить его сырья, а достаточно лишь нару шить сбалансированность поставок, мы получим, по—видимому, почти исчерпывающее описание причин промышленного спада рассматриваемого периода.
Между тем в бартерных обменах 1989—1990 гг. проявился и определенный механизм экономической самоорганизации, который от части поддержал КОНОМИК и сыграл демпфера экономического спада. Во—первых. активными субъектами бартера стали региональные власти, ощушавшие свою ответственность за жизнеобеспечение управляемых ими территории. Основными ресурсами обменов стали для них продовольствие. энергоресурсы, стройматериалы и различная комплектация, необходимые для функционирования региональных народнохозяйственных комплексов. Ресурсы, необходимые для бартерных обменов, региональные власти получали благодаря дифференцированному (в среднем 15%) натуральному налогу на предприятия региона. Формируемые таким образом эклектичные бартерные фонды, состоящие, например, из тепловозов, прицепов к автомашинам, цемента, стиральных машин, железнодорожных шпал и многого другого, региональные власти, в общем, не без успеха, старались обменять на некий комплементарный с точки зрения экономического выживания набор ресурсов. при этом, поскольку проблемы жизнеобеспечения населения стояли у региональных властей на первом плане, стихий но произошло перераспределение приоритетов в сторону потребительского сектора, которое, с нашей точки зрения, очень сильно ослабило влияние экономического спада на уровень потребления тех лет. Усилия региональных властей и механизм традиционной взаимовыручки предприятий смягчили также удары недопоставок сырья промышленных предприятием, мобилизовав излишки и позволить найти некоторые технологически допустимые замены.
После освобождения цен в 1991 году бартерные обмены вновь ‘ушли в тень”, но отнюдь не исчезли, став, по—видимому, одним из основных способов уклонения от уплаты налогов, которым пользуются как предприятие, так и регионы. Трудность анализа этого вопроса связана со вновь возросшей закрытостью российского общества которая, имея иные функциональные причины, по своим масштабам, возможно, даже превышает степень закрытости начала 80—х годов. Тем не менее достоверно известно, что система регионального натурального налогообложения предприятий существует поныне. В частности, 10% налогом для пополнения бартерного фонда г.Москвы облагает многие предприятия московская мэрия. Рассмотрение этого вопроса требует, однако, проведения специальных исследований.
.