С.Белановский. Метод интервью в исследованиях экономических процессов

2. НАУЧНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ, ПОЛУЧЕННЫЕ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА ИНТЕРВЬЮИРОВАНИЯ

2.1. Латентные механизмы планирования и управления народным хозяйством

2.1.3. Численность персонала и заработная плата.

Планирование численности персонала и заработной платы в отраслях промышленности и народного хозяйства представляют собой сложный функциональный комплекс, очень мало изученный и заслоненный очень многими “мифами” (ложными описаниями). Автор доклада не претендует на исчерпывающее описание этого комплекса, однако некоторые функциональные явления в нем ему удалось вскрыть.

Автор склонен считать, что первопричиной описываемых ниже явлений стал дефицит труда на тяжелых и непривлекательных видах производств, явившийся следствием исчерпания миграционного потенциала села. другой причиной возрастания дефицита труда на указанных производствах явилось структурно—технологическое не- равновесие экономики, то есть концентрация в приоритетных (военных) секторах наукоемких трудосберегающих технологий, передовых НИОКРовских разработок, а также социальной инфраструктуры, обеспечивающей работникам определенный уровень комфорта как дома, так и на работе. Оборотной стороной высокой концентрации наиболее качественных ресурсов в военно-промышленных секторах было существенное в гражданских секторах обширны зон тяжелого ручного труда, осуществляющегося к тому же в неблагоприятных, непривлекательных и вредных условиях. К числу таких сфер относятся рабочие профессии почти всей гражданской и части военной промышленности, строительства, транспорта, а также эксплуатационных систем территорий и городов. Причем, по крайней мере начиная с середины 70—х годов, какой—либо реальный прогресс в смысле улучшения условий труда в этих отраслях прекратился, а численность занятых в них проявляла т к росту. Приближенные подсчеты показывают, что к началу О— годов в РСФСР в т и неблагоприятных условиях трудилось около двух третей всех занятых в народном хозяйстве мужчин и не менее одной трети женщин.

Исчерпание миграционного потенциала села ввергло названные сферы производства в состояние глубокого кадрового кризиса, который одновременно сделался социальным и производственным. Кризис выражался в первую очередь в так называемой текучести кадров, а точнее в трудовой миграции работников из непривлекательных зон в более привлекательные по условиям труда, пусть даже с меньшей зарплатой. Такое давление отчасти способствовало возникновению в стране разного рода “синекур”, то есть областей мало— интенсивного и ненужного труда (в основном в аппарате управления и в науке). Тем не менее, объективная ограниченность числа привлекательных рабочих мест сдерживала “бегство” работников из непривлекательных сфер, создав в них тяжелую и конфликтную социальную обстановку, в чем—то хотя и в смягченной форме) напоминающую социальную обстановку в местах заключения.

Следствием дефицита труда на непривлекательных рабочих профессиях, который, возможно, следует трактовать скорее как всеобщее нежелание в них трудиться, создало известный экономистам еще с 70—х годов эффект ускоренного темпа роста заработной платы рабочих сферы материального производства по сравнению со всеми другими категориями занятых. Это явление обычно трактовалось как следствие конкуренции между отраслями за рабочую силу. Такое объяснение можно считать верным лишь отчасти. действительно, если темп роста заработной платы рабочих в какой—то отрасли или на каком—то производстве отставал от среднего, локальный дефицит труда возникал очень быстро, так как миграционная подвижность рабочих кадров была очень высокой. Это создавало проблему постоянного выравнивания соотношений в зарплате. Механизм выравнивания был прост: если показатели текучести кадров и темп снижения численности рабочих превышали некоторую критическую черту (разную для отраслей с разным приоритетом), принималось решение о повышении зарплаты и о выделении какого—то объема средств на социальные нужды, т.е. на строительство жилья и др.

Тем не менее, ускоренный рост зарплаты рабочих, наряду с “выравниванием”, имел и другую функцию, а именно погашение социального конфликта, который принимал все более явную и потенциально грозную форму. прямым следствием этого конфликта явилось снижение качества труда (об этом см. ниже). Рост зарплаты в этих условиях осуществлял функцию социального наркотика, причем не только в иносказательной, но и в буквальной форме, поскольку в условиях товарной необеспеченности пустеющее потребительское пространство все более заполнялось алкоголем. Последнее имело многочисленные последствия для общества в целом, однако для производства их было в основном два: с одной стороны, разложение трудовой морали, падение интенсивности и качества труда, воровство и прочие негативные явления, но с другой — ослабление социального конфликта между рабочими и администрацией. Эту мысль хорошо выразил один из респондентов тех лет, начальник цеха машиностроительного завода: “Алкоголики, конечно, никудышные работники, но они люди покорные. На них всегда можно надавить.

Инфляция в потребительском секторе, вызываемая ускоренным темпом роста зарплаты рабочих, обесценивала доходы всех работников непроизводственной сферы, включая и инженерно—управленческий аппарат предприятий. Понижение интенсивности социального конфликта на предприятиях покупалось ценой усиливающегося социально го недовольства в обществе в целом. Хорошо понимая это, государственная власть пыталась балансировать между “Сциллой” обострения конфликта на производстве и “Харибдой” обострения общего недовольства в обществе.

Трагедией этого периода, как неоднократно отмечал Ю.В.Яременко, стала дезинтеграция самой государственной власти, которая распалась на совокупность ведомственных структур, каждая из которых действовала в своих эгоистических интересах. Утрата возможности ведения осмысленной целенаправленной политики сделала невозможным ослабление структурного неравновесия в экономике за счет свертывания гонки вооружений и конверсии военного производства. Вследствие этого, тяжелые формы структурного неравновесия сделались своего рода константой экономической жизни страны. Адаптационные эффекты, в том числе и в сфере труда и заработной платы, все более принимали характер социальной патологии. Ниже будет описан один из элементов этой патологии, выявленный с помощью интервью, и имевший широкие масштабы.

Прежде всего описанные выше явления привели к тому, что возник функциональный отрыв планирования труда и заработной платы от производственного планирования. Оба вида планирования ста ли осуществляться автономно и преследовать различные цели. Планирование производства продолжало, по—видимому, ориентироваться на увеличение его объемов (хотя при ближайшем рассмотрении и этот тезис, возможно, потребует радикального пересмотра). Что же касается планирования зарплаты, то она формировалась под действием баланса двух лоббирующих сил: а) стремящихся ее повысить с целью снижения производственного конфликта и обеспечения локальных преимуществ той или иной отрасли либо производству, и б) стремящихся ограничить инфляцию в потребительском секторе и связанный с этим рост социального недовольства. Важно при этом отметить две вещи: во-первых, равновесие между указанными силами было неустойчивым, что приводило к “шараханьям” в ту или другую стороны, и во—вторых, борьба указанных сил происходила на всех уровнях народного хозяйства, начиная от Госплана и кончая предприятиями и даже цехами. Заводские отделы и цеховые бюро туда и заработной платы вынуждены были вести в этих условиях парадоксальную и дезорганизующую политику: независимо от реальных объемов выработки рабочих то необоснованно снижать им заработную плату, то столь же необоснованно ее повышать.

Парадоксы такого рода выразились, в частности, в разнонаправленности силовых давлений на предприятия, шедших по двум различным функциональным линиям — Госплана и Госкомтруда. Госкомтруд видел свою задачу в снижении темпов роста средней заработной платы, которая была уже “роздана” Госпланом в виде разверстанных по предприятиям фондов заработной платы. Требование ограничения роста средней заработной платы при одновременном росте ее общего фонда привело к массовому, но до сих пор почти никому не известному эффекту: завышению в планах и статистических отчетах численности рабочих в составе промперсонала. Откровенные интервью примерно с пятнадцатью руководителями заводских ОТ3 позволили (насколько это возможно при такой нерепрезентативной выборке) определить величину этого завышения — около 10% по состоянию на 1983—1984 гг. Сказанное означает, что и зарплата рабочих росла еще быстрее, чем это показывала официальная статистика.

Дезорганизация внутризаводского планирования в части труда и заработной платы приняла крайние формы после того, как в 1979 году Госкомтруд установил предельный процент выполнения нормы выработки рабочими—сдельщиками на уровне 120—130%, хотя фактический уровень этого показателя, если рассчитать его по ведомостям на зарплату, составил к началу 80—х голов не менее 180%. выполнение постановления Госкомтруда вынудило бы предприятия снизить зарплату рабочим примерно на 30%, а недоиспользованную часть фонда заработной платы передать в бюджет. Учитывая, что этого не сделало ни одно в стране предприятие, есть веские основания предполагать, что завышение численности рабочих на 10%, выявленное на небольшом числе заводов, можно экстраполировать на всю страну.

Искажения статистики, сформировавшиеся в брежневские годы и доныне не выявленные, приводят к существенным искажениям статистической картины уже в сегодняшних условиях. Известно, что общая численность работников промышленных предприятий за период с 90 г. по 1994 г. снизилась примерно на 15%. Число безработных в стране, как известно, невелико. В связи с этим обозреватели в средствах массовой информации делают вывод о том, что все эти люди благополучно трудоустроились в “коммерческих” секторах экономики. Однако, есть веские основания предполагать, что реальная емкость “коммерческого” сектора далеко не столь велика и к тому же в значительной степени заполнена мигрантами, в основном маятниковыми или нелегальными. Вообще, при анализе данных народонаселения следует учитывать, что в Россию с ее обеспеченными нефтью более твердым рублем наряду с легальными стекаются и нелегальные (нефиксируемые) мигранты. Все это со всей остротой ставит вопрос о том, где же трудоустроились люди, якобы высвобожденные из промышленности. С нашей точки зрения “секрет” в значительной мере объясняется тем, что предприятия перестали показывать в отчетности “мертвые души”, которых попросту не существовало и которых не надо трудоустраивать.

Иллюзия высокой абсорбирующей способности “коммерческого’ сектора, то есть его способности создавать новые рабочие места кажется нам чрезвычайно опасной в свете того факта, что правительство прогнозирует и в каком—то смысле даже планирует высокую безработицу, используя при этом весьма сомнительный (в свете изложенных фактов) аргумент о том, что большинство людей, став безработными или малооплачиваемыми работниками, все же как—то трудоустраивается.